В православной традиции икона занимает исключительное место. Мало кто знаком с православным богословием, немногие заходят в православные храмы, но при этом в сознании большинства людей Православие отождествляется, прежде всего, с иконами. Репродукции с византийских и русских икон можно увидеть как в православной, так и в католической, протестантской и даже нехристианской среде. Икона является безмолвным и красноречивым проповедником Православия не только внутри Церкви, но и в чуждом для нее, а подчас и враждебном по отношению к ней мире.
В переводе с греческого «икона» означает «образ». Когда некоторая реальность отражается в другом материале — это образ. Память о каком-либо событии — это образ. Отражение другого человека в сознании и в глазах — это образ. Слово, которым обозначается предмет — это образ: любое слово есть не вещь, но символ вещи, ее отображение в речи. Человек неизбежно живет в мире образов. Даже стол, который можно видеть перед собой, дан как образ (сознание непосредственно работает с образом стола на сетчатке глаза). Вся культура — от музыки до скульптуры, от литературы до живописи, есть образ. Тем самым вся культурная деятельность человека есть научение жить в мире неизбежных образов. В этой школе у человека должно развиться ожидание того, что реальность многомернее и сложнее своих образов, и в то же время смирение с тем, что познание мира без посредства образов вообще невозможно.
Во второй из десяти Моисеевых заповедей сказано: «не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли» (Исх. 20:4). Напоминая именно эту ветхозаветную заповедь, протестанты и сектанты укоряют православных в почитании икон. Очевидно, что человек не может не создавать образов — суть же заповеди не в запрете на создание, а в том, чтобы из этих изображений не делать себе кумиров. Пророк Моисей ясно понимает смысл запрета: «не поклоняйся им и не служи им» (Исх. 20:5). Изображение не должно восприниматься в качестве Бога — это верно. В частности, человек должен помнить, что и тот образ Бога, который он имеет в своем уме, не есть Сам Бог. Можно не иметь икон и быть идолопоклонником, так как кумир будет всажден в сердце человека. Можно спутать реальность текста Писания и реальность Того Бога, о Котором оно говорит. В православном мире можно встретить людей, которые относятся к иконе как к кумиру, но и в мире протестантском и сектантском есть люди, которые Библию превратили в предмет своего профессионального изучения, а Живого Бога забыли.
Библия — тоже икона, только образ Творца она передает не красками, а словами. Любая проповедь предлагает некоторый образ Бога, некоторое представление о Боге, для того, чтобы человек обратил свой сердечный взор к самому Создателю. То же делает и икона. Седьмой Вселенский Собор, установивший иконопочитание, ясно сказал: глазами взирая на образ, умом восходим к Первообразу. Более того, Ветхий Завет есть икона Нового Завета — «образ настоящего времени»(Евр.9.9), «тень будущих благ»(10.1). Первым же иконописцем был сам Бог: Его Сын — «образ ипостаси Его» (Евр.1,3), а человек создан как Его образ в мире (в греческом переводе — как икона).
Всякое изображение человека есть образ Божий. Он может быть более или менее совершенным, искаженным или даже ложным и ужасным, но от этого он не перестает быть образом Божиим. В этом смысле икона – окно в другой мир. Разумеется, Богочеловека на иконе мы видим очами веры; плотские глаза видят лишь более-менее удачное изображение просто человека. Аналогично тот, кто уверен, что за пределами комнаты ничего нет и быть не может, глядя в окно, будет считать, что это просто своеобразная часть стены. Для него оно и будет лишь частью стены. Но если окон в доме вовсе нет, то и никто не увидит ничего запредельного (относительно этой комнаты). Если окно есть, оно может быть более или менее чистым, лучше или хуже являть нам внешний мир. То же самое можно сказать и об иконе: она может яснее или туманнее являть нам горний мир, богочеловечество Христа. Но без веры это богоявление не будет воспринято, как должно.
Художник, создавая портрет, всегда – осознанно или неосознанно – решает задачу изображения на двухмерной плоскости многомерного объекта. При этом, кроме всего прочего, огромное значение имеет выбранный ракурс. Даже изображая на бумаге элементарный куб, в зависимости от ракурса можно получить фронтальную проекцию, полностью скрывающую объёмность куба, а можно — и аксонометрическую, на которой объёмность объекта хорошо видна.
Церковная иконописная традиция – это Богом дарованный Церкви способ изображать на плоскости не двухмерные и даже не трехмерные явления этого мира, а многомерные или, лучше сказать, безмерные явления иного мира. Благодаря этому люди, духовно немощные, по своей сердечной нечистоте недостойные созерцать эти явления, как они есть, и потому неспособные к такому созерцанию, имеют возможность созерцать лики иного мира хотя бы в виде плоских подобий. Иконоборчество, и древнее, и современное (у протестантов и сектантов), имело и имеет своей целью лишить людей этой возможности.
Образ Святого, исполненный в натуралистической манере, сугубо привлекает внимание зрителя к телесности изображённого, в какой-то мере – к душевности, эти грани его личности показывая выпукло, а её духовную глубину раскрывая слабо (в лучшем случае – аллегорически). Поэтому такое изображение можно сравнить с рисунком куба, на котором из-за неудачно выбранного ракурса одна грань заслонила собой весь предмет, так что ширину и высоту его мы видим, а глубина оказалась от нас совершенно скрытой. Православный иконописный канон даёт нам возможность как бы выбрать ракурс, наилучший для выявления на иконе святости Христа, Богоматери, Ангелов и других Святых. То есть Евангелие описывает жизнь Христа словами, а художник — красками.
До тех пор, пока вопрос о почитании икон не был теснейшим образом связан с вопросом о воплощении Бога во Христе — Церковь допускала разное отношение к иконам. Она не запрещала использовать образ для проповеди и для молитвы тем, кто так получал духовную пользу, и она же не понуждала к этому тех христиан, которые боялись, что языческие предрассудки в народе еще слишком сильны, чтобы можно было безопасно предлагать художественные изображения священных событий. До VIII века не видно повсеместного и обязательного употребления икон. Но и сказать, что иконопочитание появляется лишь после VII Вселенского Собора тоже неверно. Этот Собор лишь богословски обосновал, иконы же существовали и раньше. Например, в Междуречье (катакомбы Доура-Европос) от начала второго века до нас дошли фрески катакомбных христиан, в том числе, с изображением Девы Марии.
В эпоху иконоборческого кризиса вопрос об иконе оказался поставлен в догматический, христологический контекст. «Чему вы кланяетесь?» — выпытывали у православных иконоборцы. Божеству Христову? Но оно — неизобразимо, а, значит, ваши картинки не достигают цели. Или вы кланяетесь Его человечеству? Но тогда вы покланяетесь чему-то, что не есть Бог, и вы, во-первых, язычники, а, во-вторых, несториане, разделяющие Христа на две части. Православные же отвечали: мы не кланяемся ни тому, ни другому. Мы кланяемся Единой Богочеловеческой Личности Христа. В молитве мы обращаемся не к «чему», а к «Кому», к Личности, а не к безличной природе, к Живому и Личному Богу. И в той мере, в какой икона помогает нам обращаться к Личности Богочеловека — мы и приемлем ее.
Икона существует для молитвы и именно в молитве, которую человек обращает к Богу, реализует свое духовное предназначение. Ход этих рассуждений можно вполне понять лишь при некотором опыте богословской мысли. Но даже не очень богословски искушенный христианин может понять, что нельзя автоматически переносить ветхозаветные установления в новозаветный мир. Даже «Моисеевы заповеди» уже не безусловны. Они ужесточены в их нравственном содержании (в Нагорной проповеди Христа) и ослаблены в своей национально-религиозной исключительности. Апостольский собор в Иерусалиме, обсуждая вопрос о том, что из Израильского Закона должен исполнять нееврей, принявший Новый Завет, оставил в силе лишь три установления: «Угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени, кроме сего необходимого: воздерживайтесь от идоложертвенного и крови и удавленины и блуда, и не делайте другим того, чего себе не хотите» (Деян.15,22). То, что отделяло Израиль от языческого мира во времена ожидания Мессии, не должно более служить преградой после пришествия «Желаемого всеми народами» (Агг.2,7), а предупреждение о неизобразимости Бога естественно не упоминается после того, как Неизобразимый стал видимым и Бестелесный воплотился.
(316)